Друзья! В этот день 47 лет назад в Лхасе началось восстание, которое дало толчок к партизанской войне. 20 марта 1959 г. в Лхасе начались кровопролитные бои. Пожалуйста, прочтите эти строки в знак уважения к Тибету и простым тибетцам.

Оборона Лхасы 20 - 22 марта 1959
20 марта 1959 г. Никто не спал этой ночью.
3.00 ночи НОАК открыла артиллерийский огонь по Норбулинке. Город был окружён с трёх сторон. Более 40000 солдат пошли на расправу. Кирти Лхундуб вспоминает: "В это утро было 2 типа людей: те, кто пытались бежать из Лхасы, и те, кто стремился в город - на защиту. Никто не верил, что мы сможем побить китайцев. Но я не думал об этом, мне было плевать. Моя жена и дети были в безопасности в Лхока. Одной моей мыслью было защитить Далай-Ламу, если ещё не поздно. Не было почти никакой общей организации, не было плана, но было множество людей, чувствующих то же что и я. Я видел группу девушек, шедших вниз по аллее с ножами мясников-мусульман, я видел стариков с пиками и топорами, малышей с камнями, монахов с ружьями и бутылками "коктейля Молотова". Все вышли "охотиться" на китайских солдат. Наверное, это было глупо, но это единственное, что нам оставалось. Этой ночью я встретил своего брата Дордже недалеко от Джокханга, он сказал мне, что он вернул обеты настоятелю Сера, как и многие сотни других. Ему было 15. Прошлым днём монастырь Сера открыл свой арсенал оружия, крупнейший в Лхасе. Мой брат держал винтовку и несколько гранат, его глаза горели желанием драться. Я отнял у него гранаты, опасаясь, как бы он не навредил себе. Вчетвером мы решили пойти утром к Норбулингке и узнать, действительно ли Его Святейшество смог бежать. Тем временем обстрел дворца не прекращался в течение многих часов. Но мы не знали, что ночью китайцы смогли разделить город на две части. Рано утром бои развернулись во многих местах". Китайцы атаковали Поталу,но были отброшены, понеся большие потери, тогда они перешли к обстрелу Поталы.
Железный холм, где более тысячи лет располагался Медицинский Университет - Монастырь Чокпори, стал одной из ключевых точек обороны. Здесь расположилась точка тибетской артиллерии. Среди десятка тяжёлых английских орудий времён Первой мировой были установлены лёгкие американские горные мортиры и миномёты, десяток тяжёлых пулемётов. Авангард НОАК, попавший под обстрел тибетцев, был уничтожен почти полностью, было подбито несколько танков и бронемашин, сотни убитых. Тогда они установили дальнобойные орудия на безопасном расстоянии и начали обстрел ужасающей мощи, сотни тонн скальной породы разлетались после каждого взрыва. Но защитники стояли и продолжали огрызаться, не пуская врага в центр города. Атаки кавалерии Кхампа наводили панический ужас на солдат, лишь только они слышали цоканье копыт по мостовой. Но и Кхампа не могли пробить китайские заслоны из бронетранспорта, они гибли в огромном количестве. Кирти Лхундуб продолжает: "Несколько Кхампа сказали нам, что мы не сможем пробиться к Норбулингке, поскольку дворец уже взят китайцами. Разгорался бой у Джокханга, но бесстрашные Кхампа отбили врага обратно. Мы повернули от Баркора и скоро внезапно попали под мощный перекрёстный огонь между двумя зданиями, мы потеряли одного спутника в этой стрельбе, не знаю, что стало с ним. Мы добрались до перекрёстка у моста Turquoise. Там мы встретили одного знакомого и стали помогать его группе строить баррикаду у входа в большое здание. Мы потратили какое-то время, таская коробки, камни, мешки с песком и проч., как вдруг одна из женщин получила пулю в голову, а мой брат был тяжело ранен в шею. Кровь из его раны текла очень сильно. Я помог ему добраться до ближайшего дома. Там пожилая женщина помогла мне перевязать его. Начались взрывы, и мой брат стал просить узнать, что там происходит, я не хотел оставлять Дордже, но женщина пообещала смотреть за ним. Я сказал, что вернусь, и выбежал. Дом, который мы защищали, обстреливался с двух сторон. Китайцы засели на крышах и стреляли сверху, откуда-то били орудия. Я потерял чувство реальности происходящего. Три женщины были убиты на моих глазах одним взрывом, когда они пытались потушить огонь. Один парень сказал мне, что знает, как окружить один из домов, где засели солдаты. Я сказал ему, что у меня есть три гранаты. Мы втроём обошли квартал, - никто не прикрывал китайцев с тыла! Дверь была открыта. Я подкрался, выдернул чеку и бросил одну из гранат, но она не взорвалась. Я побежал обратно и бросил вторую - эта взорвалась сразу и отбросила меня волной на несколько метров. Один парень затащил меня за укрытие и бросил последнюю гранату, как раз в место скопления китайцев. Последовал колоссальный взрыв, видимо, китайские боеприпасы тоже взорвались. Оставшиеся в живых стали выбегать на улицу, - а мы их - па-па-па - всех убили. Мы слышали крики и стоны раненых солдат в здании, но другая группа китайцев выбежала им на помощь - мы решили уходить.
Не успели мы отдышаться, как ввязались в другой уличный бой, тут я заметил, что я ранен в плечо, до тех пор я думал, что кровь, стекающая с рукава чубы, была чужой. Я совсем не мог понять, где я получил рану, возможно от взрыва гранаты. Мой друг перевязал меня кхата (хадак). Мы залегли за баррикады и помогали людям отбивать атаки китайцев. Там было очень много раненых. Одна молодая женщина сидела на дороге, её живот был разорван - она умоляла убить её - кто-то её застрелил. Мне рассказали, что где-то недалеко китайцы нашли группу из нескольких сотен детей и женщин, притаившихся от пуль. Они всех убили из пулемётов, кхампа, пришедшие на помощь слишком поздно, порубили и затоптали лошадями всех китайцев. Я долго плакал, услышав это. Через какое-то время, я вернулся в тот дом, где оставил Дордже, я очень боялся, что он мёртв, но там никого не оказалось. Я стал опрашивать всех, кого встречал по дороге - никто ничего не знал. Больше я никогда не видел брата и ничего не знал о его судьбе, таких были тысячи… Скоро я потерял чувство времени и пространства, я помню кое-какие эпизоды. Я помню, что помог раненому и его отцу добраться до дома. Мертвые люди, мертвые лошади - кучи трупов: тибетских и китайских. Помню маленького мальчика, писающего у стены и вдруг упавшего с пулей в голове, я помню его голые ноги, раскинутые в стороны. Помню группу женщин, смеющихся вокруг горящего дома. Они сказали, что это третий дом китайских офицеров, который они подожгли.
Я прошёл очень много мест, которые казались тихими и вдруг внезапно наполнялись стрельбой и криками. И к этому времени слух распространился через все части города, что Далай-Лама бежал, однозначно. Что было то, что каждый хотел услышать, так что можно было видеть людей, отмечающих бегство Далай-Лама. Кто-то говорил, что кавалерия Кхампа взяла то место и то. Были моменты, когда я чувствовал абсолютное счастье. Повсюду люди говорили, как много солдат было убито. Но, конечно, это ничего не значило, на место одного убитого вставало несколько новых китайцев. Моя рука стала гореть страшным жаром. Я залез на какую-то крышу, где смог промыть рану и приложить травы, я не знаю их названия на английском. На соседней крыше я увидел семью, которая подносила пуджу Панден-Лхамо, я посмотрел вокруг и увидел ещё нескольких на других крышах. Далеко на западе я увидел клубы дыма и частые взрывы – это был Железный Холм". 21 марта к вечеру все защитники Железного Холма полегли до одного, не дав китайцам пройти в течение двух дней. Та же участь постигла защитников Рамоче-Тантрического колледжа, никто не уцелел после двух дней боёв. В бое за кинотеатр Кхампа нанесли сильный урон врагу и захватили его штурмом, на какое-то время им даже удалось выбить НОАК из Норбулинки и вновь взять Рамоче. Но самая главная их победа был паром Рамачан через реку Джигу – ход к отступлению был всё ещё открыт, несмотря на бесчисленные атаки китайцев с применением танков и артиллерии. Это было чудо.
«Стрельба была по всему городу, это было очень странно – смотреть на это с крыши. Когда стемнело, бомбёжка утихла, лишь ружейные выстрелы нарушали тишину. Люди стали тянуться к парому, многие уходили. На какое-то время я потерял сознание. Когда я проснулся, мне стало хуже. Я выбрался на улицу и встретил группу парней. Они сказали, что многие уходят на юг под защиту Чу-ши Ганг-Друг. Я решил идти с ними, это был последний шанс. Ночью я перебрался на другой берег с тысячами других.
Так я оставил Лхасу. Я никогда не вернулся. Я никогда не видел брата. Я не знаю, что с ним случилось. Может, он был застрелен, пытаясь спастись. Их было много, таких, кто погиб так. Я не знаю. Вероятно, что так. Но я никогда не сказал правду матери – что я был с ним в те дни, что Дордже вернул обеты. Это убило бы её. Она так гордилась, что Дордже был монахом». Восстание в Лхасе продолжалось ещё два дня, несмотря на остававшуюся до конца возможность бежать за реку, многие остались, они знали, на что идут [это было похоже на Великий Чод]. Новая атака бронемашин на паром была вновь отбита Кхампа, вооружённых «коктейлем Молотова». Рукопашные бои шли весь день 21-го, много стычек было выиграно защитниками. Потала, как несокрушимая скала, стояла, расправив флаги. Железный Холм и Рамоче гибли, но не сдавались, монастырь Сэра, окружённый со всех сторон, вёл ожесточённую стрельбу. Каждое крупное здание города на сдавалось без боя. Но к утру 22 октября тибетская оборона была раздавлена свежими силами, прорвавшими линию баррикад на дороге из аэродрома, это были элитные части. Остатки обороны Летнего Дворца Норбулинки были окружены и уничтожены до одного. Китайцы всё ещё не были уверены, что Его Святейшество бежал, и проверяли там каждый труп в надежде найти Его. Потала после массивного обстрела в упор была взята штурмом, некоторые смогли бежать, застрелив тяжело раненных товарищей. Три Великих Монастыря были окружены танками и артиллерией. На месте Медицинского Университета осталась одна пыль.
Последний главный бастион защиты был Храм Джоканг, святейшее место в Тибете. Чувствуя, что конец близок, многие стали сходиться в Храм ещё предыдущим днём: женщины, дети, старики, монахи, остатки тибетского полка Дранги, перешедшего на сторону восставших ещё 10-го марта, и, конечно, партизаны Кхампа. Кто-то искал защиты в святом месте, кто-то пришёл Его защитить своим телом…
Всего собралось до 10000 человек, они заполнили все помещения, внутренний двор и площадь перед храмом, многие молились, делали простирания, монахи читали нараспев святые тексты, дети прижимались в страхе к родителям, а родители – друг к другу. Бойцы заняли позиции по Священному Кругу Баркор. Где-то далеко кипел бой – кхампа ни за что не отдавали паром врагу. С рассветом НОАК начала обстрел Храма. Слабая оборона была скоро прорвана, и они устремились на площадь. Тяжёлые пулеметы установили на крышах – они стали косить людей без разбору, орудия стали утюжить стены храма, в уличных кварталах стали появляться танки, а за ними пехота, постепенно они вышли на площадь, стремясь стереть защитников с лица земли. Паника была ужасной, но вдруг раздался цокот копыт со стороны – кавалеристы Кхампа пришли на выручку. Их было не так много, всего несколько сотен, но они вновь обратили врага в бегство. Начался жуткий трёхчасовой рукопашный бой – сотни убитых кучами лежали с обеих сторон. Но всё было кончено: к середине дня новые силы китайцев смяли сопротивление, танки выехали на площадь, сломали стену двора и нацелились на главный Храм, где находилась Статуя Джа-во Ринпоче – все стали бросать оружие при виде этого. Некоторые смогли ускользнуть к парому, всё ещё удерживаемому Кхампа, и бежать на Юг, чтобы продолжить войну за Свободу Тибета ещё на 15 лет. Но большинство было взято под стражу – десятки тысяч, все монахи. Убитые исчислялись до 15000 тибетцев, число убитых китайцев по разным данным от 5 до 8 тысяч. Тибетцы обследовали каждый тибетский труп, ища Далай-Ламу. Он бежал – и это была главная победа Тибета!
Тензин Чайдак, врач семьи Далай-Ламы, вспоминает: «…в полдень 22 марта китайцы установили пушку у ворот нашего дома. Выстрелом они снесли ворота и двери. Несколько человек выбежали из дома, чтобы сдаться, но они все были застрелены из автоматов. Нас, оставшихся, они долго избивали и кричали что-то нам в лица. Думаю, они обещали нам жуткую казнь. Весь день они держали нас под дулами. На ночь нас перевели в большое здание, где было ещё несколько семей. Всю ночь мы слышали пулемётную стрельбу, китайцы приводили казни в исполнение. Мы все были уверены, что нас тоже расстреляют скоро. На следующий день меня отделили от семьи и перевели в тюрьму для особо опасных преступников. Никогда я больше не видел никого из моих родных». Затем его отправили в трудовой лагерь в Ганьсу, где из 1000 его товарищей к середине 60-х уцелело только 300 человек. Он был отпущен в 1980 г.
Китайский офицер, выступая по радио Пекин, так рассказал об этих событиях: «…везде нас встречали радостные улыбающиеся лица. Практически каждый житель Лхасы встречал нас с белыми кхата. Когда люди встречали нас – освободителей – на улицах, они говорили нам: «Чунчидэлай!» [имеет в виду «Таши Делек!»]. Это непростое обращение, используемое в повседневности, было у всех на устах. Тибет ликовал».
Репрессии, обрушившиеся на Центральный Тибет весной 1959 повторили все ужасы, что были в Кхаме и Амдо в 1956 – 1958 гг. Пекин бросил дополнительно 100 – 150 тысяч солдат на подавление остатков сопротивления. Март – апрель Тибетская Армия отступает из Конгпо и Цанга, НОАК начинает массовое использование авиации. К осени Армия Чуши Гангдрук была разбита пятикратно превосходящими силами Китая, остатки её ушли в Индию, сдав своё оружие. Но в каждом маленьком районе партизанская борьба продолжалась ещё долгие годы. Особенно в Кхаме.


Песня Лхасцев, за которую сразу же отправляли в лагерь

Do not mourn, people of Tibet,
Independence will surely be ours.
Remember our Sun,
Remember His Holiness.

Не горюйте, люди Тибета,
Свобода обязательно будет наша.
Лишь помните наше Солнце,
Помните Его Святейшество.